Надежда Тальконы [СИ] - Евгения Витальевна Корешкова

Последнее, что она почувствовала, были два быстрых, почти неощутимых касания кожи плеча. Сработали инъекторы, тут же опасливо убранные верным телохранителем вновь под маску под резинку к вискам.

И дальше — полная тьма. Но проклятое затмение все еще продолжалось.

Кадав, кое-как дохромав до Бернета, молча и не на кого не глядя, торопливо оделся, и уселся на каменное ограждение наполовину вытоптанной клумбы. Безнадежно, отчаянно, спрятал голову в локти, упертые в колени и, сжал ладонями затылок. Бернет растерянно топтался рядом и не решался ничего спросить. Сам был свидетелем того, как Найс рыкнул на его друга, когда тот попросился к своей Праки, обещая имитировать близость, дать отдохнуть и пронести инъекторы. Найс подумав, согласился, и мало того, нашел одному ему известных охранников, чтоб больше не пропустить к Рэлле чужих. После Кадава, разгоряченных желанием посторонних пробилось только двое. Остальные были свои, действительно, только имитирующие Жертвоприношение. В полной темноте не вдруг что различишь. Найс потом клял себя и Кадава, что слишком поздно догадались.

Ничто не может продолжаться бесконечно. Кончился и этот кошмар. Бернет положил руку на плечо друга.

— Все. Кадав, кажется все.

Кадав немедленно поднялся, застонав от боли. Все же ходить босиком по орешкам — удовольствие не из приятных. Хоть маленькая, но плата за кощунство.

Острые грани проклятых орешков ощущались даже через подошву, когда Кадав, никому, даже Бернету не доверив, первым подбежал к мерзкому ложу, ножом перехватил веревки. С волосами неподвижно распростертой Праки, прижатыми куда-то под изголовье, пришлось повозиться, осторожно распутывая, чтоб не повредить их.

Бернет, болезненно морщась, отворачивался, прижимая подбородок к плечу, продолжая светить другу, разрешенным уже фонариком. Дворцовые охранники оперативно отжали всех остальных, разгоряченных зрелищем. Подогнали поближе фургончик. Наконец Кадав сумел освободить волосы и подхватил свою Рэллу, свою Праки, свою любимую на руки, бережно закутал в поданное Бернетом покрывало и понес к машине. Чтоб никто уже больше не посмел сейчас на нее смотреть.

В фургончике ждала Праки Милреда со своей неизменной девушкой-подручной; внешне спокойная и деловитая, она немедленно стала выгонять всех наружу и, приказывая трогаться.

Кадав, прежде чем вылезти, протянул ей использованные инъекторы.

— Вот. Снотворное и анальгетик. Немного больше часа назад.

— Ты-ы?

— Я.

— Умница. А состав препаратов?

— Не знаю. Нужно у Праки Алланта спрашивать. Это из их десантной аптечки.

— Узнай и доложи мне немедленно! А теперь проваливай! Тебе нечего здесь больше делать.

И бесцеремонно вытолкала его наружу, захлопнув дверцу сразу же тронувшегося фургончика.

* * *

Западный материк встречал Ночь Жертвоприношения на два часа позже столицы. Но здесь, религиозные каноны соблюдались еще более ревностно, чем в Талькдаре. Основная масса людей в сгущающихся сумерках тянулась к храму Защитницы. Немногочисленные почитатели Небесного Воина уходили в сторону гор, в свое Святилище.

Туда же от космопорта неслась грязно-желтая прокатная машина.

Трое ее пассажиров, — молодые представители очень богатых семейств, были не в настроении и изрядно подогреты алкоголем. Им сегодня хронически не везло. Хотели гульнуть, оторваться по полной программе в Талькдаре, и, как нарочно… Мало того, что почти новый люфтер последней модной модели взял и сломался, его пришлось сажать в каком-то затрапезном городишке. И пусть пилот был выруган на все лады. Ему даже врезали несколько раз, но люфтер от этого не взлетел, и до утра, уж точно, не взлетит. В столицу они теперь не попадали, а было такое желание. И не только посмотреть, но и, по возможности, принять самое активное участие. С горя выпили еще. Молодая кровь забурлила сильнее. Оставалась последняя возможность — добраться до местного горного святилища Небесного Воина и посмотреть, как здесь будут отмечать Ночь Жертвоприношения его жрецы и поклонники.

Уже почти стемнело, а закоулки проклятого городишки все не кончались. Теперь они и в святилище по времени не попадали. Бесполезно пропадала ночь. И какая ночь!

И когда фары в каком — то переулке вырвали из сумерек одинокую женскую фигурку, друзья, практически не сговариваясь, нажали на тормоза. Хватило минуты, чтобы затащить отчаянно сопротивляющуюся девушку в машину, забить ей в рот кляп из ее же собственной накидки и рвануть прочь.

Если уж они никуда не успели, то нужно по-своему отпраздновать Ночь Жертвоприношения. И пусть Небесный воин будет доволен! Им было уже все равно: молода их добыча или нет, красива или не уродина. Им было даже наплевать на то, что в волосах у нее вплетена розовая повязка невесты. Небо создало ее женщиной, и этого было достаточно.

Они даже от городка далеко отъезжать не стали, свернули в придорожный перелесок. И там, на ближайшей полянке, разодрав на извивающейся девчонке одежду, со звериным наслаждением, так, словно год женщин не видывали, приносили свою жертву Небесному Воину.

К утру, умиротворенные и почти полностью протрезвевшие, они вернулись к отремонтированному люфтеру и взяли курс на Талькдару, чтоб никогда больше не возвращаться в эти места.

* * *

Кадав, едва приехав во дворец, попытался разыскать Императора. Пришлось ждать вместе с другими телохранителями в прихожей его апартаментов.

Аллант, тем временем, с обреченным видом стоял у постели супруги. Прошло несколько часов с момента расставания, но теперь он с трудом узнавал женщину, неподвижно лежащую перед ним на правом боку: разбросанные, спутанные волосы, распухшие, безжалостно искусанные губы, шея и грудь в сине — багровых пятнах — следах поцелуев и укусов, кровяные ссадины от веревки на запястьях, забинтованные ступни. Но измученное бледное лицо было на удивление спокойным, а дыхание — ровным. Она тихо спала. Праки Милреда стояла в изголовье. Аллант бессильно и горько кривил губы, давился комком в горле, потом махнул рукой и быстро вышел в прихожую, где ждали все четверо телохранителей и неподвижно сидел в кресле расстроенный Праки Найс. Вот тут и подошел к нему Кадав.

— Ваша Мудрость, Праки Аллант, скажите, пожалуйста, Праки Милреда просила узнать состав анальгетика и снотворного из вашей аптечки.

Аллант не сразу понял, что обращаются именно к нему, и со значительным запаздыванием, довольно грубо спросил.

— Зачем тебе?

— Понимаете, Ваша Мудрость… моя Праки, Рэлла Надежда… я сделал ей две инъекции, там, на площади.

— Что?! Каким образом ты сумел?

— Да, как и все остальные. В очередь.

Мгновенная вспышка необузданной ярости в ответ.

— И ты посмел к ней прикоснуться?! Щенок!

— Но я… — сжался Кадав — простите…

И быстрый, мощный удар под скулу, и второй, тоже в лицо, добавкой,